Неточные совпадения
— Ну, ты!
следователь!.. Ну, да черт с вами со всеми! — отрезал Разумихин и вдруг, рассмеявшись сам, с повеселевшим
лицом, как ни в чем не бывало, подошел к Порфирию Петровичу.
— Дом Безбедова купил судебный
следователь. Подозрительно дешево купил. Рудоносная земля где-то за Уралом сдана в аренду или продана инженеру Попову, но это
лицо подставное.
Его желтые щеки густо раскрашены красными жилками, седая острая бородка благородно удлиняет
лицо, закрученные усы придают ему нечто воинственное, на голом черепе, над ушами, торчат, как рога, седые вихры, — в общем судебный
следователь Гудим-Чарновицкий похож на героя французской мелодрамы.
Перед
следователем стоял молодой человек с бледным
лицом и жгучими цыганскими глазами.
У прокурора и
следователя даже
лица вытянулись, не того совсем они ожидали.
В одно прекрасное утро Полуянов признался
следователю, что больше половины привлеченных к делу
лиц оговорил по злобе.
Свои собственные вопросы
следователь проверял по выражению
лиц Ястребова и Кишкина, которые не спускали глаз с Родиона Потапыча.
— Господин
следователь, у меня
лицо чистое… Ничем я не замаран, а чтобы насупротив совести — к этому я не подвержен. Вот каков Тарас Мыльников…
— Это не то, что понравилось, это какой-то трепет гражданский произвело во мне; и вы знаете ли, что у нас
следователь в одном
лице своем заключает и прокурора иностранного, и адвоката, и присяжных, и все это он делает один, тайно в своей коморе.
— Смотрите, что выходит, — продолжал Вихров, — по иностранным законам прокурор должен быть пристрастно строг, а адвокат должен быть пристрастно человечен, а
следователь должен быть то и другое, да еще носить в себе убеждение присяжных, что виновно ли известное
лицо или нет, и сообразно с этим подбирать все факты.
Натура человеческая до крайности самолюбива, и если, ловко набросив на свое
лицо маску добродушия и откровенности,
следователь обращается к всемогущей струне самолюбия, успех почти всегда бывает верен.
— Я обратился к уряднику, — рассказывал он мне через десять лет, — караулившему вход, с просьбой доложить
следователю обо мне, как вдруг отворилась дверь будки, из нее быстро вышел кто-то —
лица я не рассмотрел — в белой блузе и высоких сапогах, прямо с крыльца прыгнул в пролетку, крикнул извозчику — лихач помчался, пыля по дороге.
Следователь посмотрел в
лицо ему скучными, разочарованными глазами и, помолчав, сказал...
Лицо у
следователя дрогнуло, он навалился грудью на стол, и его вспыхнувшие глаза как бы вцепились в глаза Лунёва. Илья помолчал несколько секунд, потом вздохнул и не торопясь сказал...
Следователь, молодой человек с курчавыми волосами и горбатым носом, в золотых очках, увидав Илью, сначала крепко потёр свои худые белые руки, а потом снял с носа очки и стал вытирать их платком, всматриваясь в
лицо Ильи большими тёмными глазами. Илья молча поклонился ему.
— Ну-с, прослушайте ваше показание, а потом подпишите его… — И, закрыв
лицо листом исписанной бумаги, он быстро и однотонно начал читать, а прочитав, сунул в руку Лунёва перо. Илья наклонился над столом, подписал, медленно поднялся со стула и, поглядев на
следователя, глухо и твёрдо выговорил...
Перед судебным
следователем стоит маленький, чрезвычайно тощий мужичонко в пестрядинной рубахе и латаных портах. Его обросшее волосами и изъеденное рябинами
лицо и глаза, едва видные из-за густых, нависших бровей, имеют выражение угрюмой суровости. На голове целая шапка давно уже нечесанных, путаных волос, что придает ему еще большую, паучью суровость. Он бос.
Они столпились кучкой у задней стены. Серая толпа с угрюмыми
лицами стояла, переминаясь, в тяжелом молчании. Впереди всех был Евсеич.
Лицо его было красно, губы сжаты, лоб наморщен. Он кидал исподлобья довольно мрачные взгляды, останавливая их то на Безрылове, то на
следователе. По всему было видно, что в этой толпе и в Евсеиче, ее представителе, созрело какое-то решение.
— Ну, уж это вы напрасно, вот уж напрасно! — горячо заговорил Василий Иванович. — Проскуров, матушка моя, человек благонадежный, на виду у начальства. Ты еще угоднику моему свечку должна поставить за то, что муж твой с этакими
лицами знакомство ведет. Ты что о Проскурове-то думаешь? Какого-нибудь шалопая сделают разве
следователем по особо важным делам?
Следователь плюнул и вышел из бани. За ним, повесив голову, вышел Дюковский. Оба молча сели в шарабан и поехали. Никогда в другое время дорога не казалась им такою скучной и длинной, как в этот раз. Оба молчали. Чубиков всю дорогу дрожал от злости, Дюковский прятал свое
лицо в воротник, точно боялся, чтобы темнота и моросивший дождь не прочли стыда на его
лице.
Наступило молчание — тяжелое, жуткое, длившееся минут пять. Дюковский молчал и не отрывал своих колючих глаз от побледневшего
лица Псекова. Молчание нарушил
следователь.
На
лице у Николашки выразилось удивление. Всеведение
следователя изумило его. Но скоро удивление сменилось выражением крайней скорби. Он зарыдал и попросил позволения пойти умыться и успокоиться. Его увели.
Дюковский покраснел и опустил глаза. Становой забарабанил пальцем по блюдечку. Исправник закашлялся и полез зачем-то в портфель. На одного только доктора, по-видимому, не произвело никакого впечатления напоминание об Акульке и Нане.
Следователь приказал привести Николашку. Николашка, молодой долговязый парень с длинным рябым носом и впалой грудью, в пиджаке с барского плеча, вошел в комнату Псекова и поклонился
следователю в ноги.
Лицо его было сонно и заплакано. Сам он был пьян и еле держался на ногах.
— Повесть моя написана по шаблону бывших судебных
следователей, но… в ней вы найдете быль, правду… Всё, что в ней изображено, всё от крышки до крышки происходило на моих глазах… Я был и очевидцем и даже действующим
лицом.
— Как сладко и безмятежно он спит! Глядя на это бледное, утомленное
лицо, на эту невинно-детскую улыбку и прислушиваясь к этому ровному дыханию, можно подумать, что здесь на кровати лежит не судебный
следователь, а сама спокойная совесть! Можно подумать, что граф Карнеев еще не приехал, что не было ни пьянства, ни цыганок, ни скандалов на озере… Вставайте, ехиднейший человек! Вы не стоите, чтобы пользоваться таким благом, как покойный сон! Поднимайтесь!
— Позвольте, одно только слово, — сказал я, перелистывая его толстую, исписанную мелким почерком тетрадь. — Вы пишете здесь от первого
лица… Вы, стало быть, под судебным
следователем разумеете здесь себя?
«Если бы он убил, то он давно бы уже смыл с рук и
лица кровь… — вспомнилось мне положение одного приятеля-следователя. — Убийцы не выносят крови своих жертв».
Пришли какие-то молодые люди с равнодушными
лицами, запечатали лавку и описали в доме всю мебель. Подозревая в этом интригу и по-прежнему не чувствуя за собой никакой вины, оскорбленный Авдеев стал бегать по присутственным местам и жаловаться. По целым часам ожидал он в передних, сочинял длинные прошения, плакал, бранился. В ответ на его жалобы прокурор и
следователь говорили ему равнодушно и резонно...
— Хорош! — повторила она страстным шепотом, нагнулась к нему
лицом и сжала сильнее его руку. Вася! так он мне противен… Голоса — и того не могу выносить: шепелявит, по-барски мямлит. — Она сделала гримасу. — И такого человека, лентяя, картежника, совершенную пустушку, считают отличным чиновником, важные дела ему поручали, в товарищи прокурора пролез под носом у других
следователей. Один чуть не двадцать лет на службе в уезде…
Он начал пятиться, но не прошел и двух аршин, как почувствовал, что его правая рука слабеет и отекает. Затем вскоре наступил момент, когда он услышал свой собственный душу раздирающий крик и почувствовал острую боль в правом плече и влажную теплоту, разлившуюся вдруг по всей руке и по груди… Затем он слышал голос Максима, понял выражение ужаса на
лице прибежавшего
следователя…
Немного погодя
следователь сидел в черной половине за столом и пил чай, а сотский Лошадин стоял у двери и говорил. Это был старик за шестьдесят лет, небольшого роста, очень худой, сгорбленный, белый, на
лице наивная улыбка, глаза слезились, и всё он почмокивал, точно сосал леденец. Он был в коротком полушубке и в валенках и не выпускал из рук палки. Молодость
следователя, по-видимому, вызывала в нем жалость, и потому, вероятно, он говорил ему «ты».
Следователь быстро повернулся
лицом к доктору и, прищурив глаза, спросил...
Николай Леопольдович вскочил, вырвал у судебного
следователя перо, бросил его на пол и разразился потоком резкостей по адресу допрашивавших его
лиц.
Судебный
следователь же видел, что имеет в
лице Гиршфельда опасного противника, опытного дельца и юриста, а потому и готовился сделать на него нападение во всеоружии обвинительных данных, обеспечивая тем себе заранее победу.
Следователь начал расспрашивать его относительно порядка приема денег в конторе, ежедневной проверки кассы, присутствии при этом тех или других
лиц.
Он и так, надо сказать, безропотно переносил заключение, тем более, что по распоряжению прокурорского надзора, вследствие ходатайства судебного
следователя, ему было разрешено чтение и письмо; теперь же убеждение, что самые дорогие для него
лица не считают его виновным, еще более успокоительно подействовало на его нервы.